С «хлопком» происходит недоразумение, вызванное неверным пониманием термина «звуковой барьер». Этот «хлопок» правильно называть «звуковым ударом». Самолет, движущийся со сверхзвуковой скоростью, создает в окружающем воздухе ударные волны, скачки воздушного давления. Упрощенно эти волны можно представить себе в виде сопровождающего полет самолета конуса, с вершиной, как бы привязанной к носовой части фюзеляжа, а образующими, направленными против движения самолета и распространяющимися довольно далеко, например до поверхности земли.
Когда граница этого воображаемого конуса, обозначающая фронт основной звуковой волны, достигает уха человека, то резкий скачок давления воспринимается на слух как хлопок. Звуковой удар, как привязанный, сопровождает весь полет самолета, при условии что самолет движется достаточно быстро, пусть и с постоянной скоростью. Хлопком же кажется проход основной волны звукового удара над фиксированной точкой поверхности земли, где, например, находится слушатель.
Другими словами, если бы сверхзвуковой самолет с постоянной, но сверхзвуковой скоростью принялся летать над слушателем туда-сюда, то хлопок слышался бы каждый раз, спустя некоторое время после пролета самолета над слушателем на достаточно близком расстоянии.
А «звуковым барьером» в аэродинамике называют резкий скачок воздушного сопротивления, возникающий при достижении самолетом некоторой пограничной скорости, близкой к скорости звука. При достижении этой скорости характер обтекания самолета воздушным потоком меняется кардинальным образом, что в свое время сильно затрудняло достижение сверхзвуковых скоростей. Обычный, дозвуковой, самолет не способен устойчиво лететь быстрее звука, как бы его ни разгоняли, — он просто потеряет управление и развалится.
Для преодоления звукового барьера ученым пришлось разработать крыло со специальным аэродинамическим профилем и придумать другие ухищрения. Интересно, что пилот современного сверхзвукового самолета хорошо чувствует «преодоление» своим летательным аппаратом звукового барьера: при переходе на сверхзвуковое обтекание ощущается «аэродинамический удар» и характерные «скачки» в управляемости. Вот только с «хлопками» на земле эти процессы напрямую не связаны.
Гламур — какое-то не слишком научное понятие. Вам удалось вывести формулу гламура?
Конечно, у меня есть простая формула: я называю гламуром жизнь в мире «большой пятерки» и «горячей десятки». «Горячая десятка» — это принцип: все организуется как хит-парад, топ-лист. Мир упорядочивается в незатейливые иерархии и становится понятным.
«Большая пятерка» — это пять первоэлементов, из которых складывается то, что воспринимается как гламур: это роскошь, экзотика, эротика, розовое и блондинистое. Затем я эту формулу перевожу на язык, доступный пониманию интеллектуалов, — ведь то, что интуитивно понятно блондинкам и метросексуалам, оказывается весьма трудным для восприятия ученых.
Перевожу: розовое — это не просто яркий цвет, это радикальное цветовое решение проблемы. У вас нет нового продукта, но вы делаете новую яркую упаковку и так переключаете внимание потребителя на свой товар. У вас нет идеологии, но вы создаете красивый логотип, раздаете сторонникам флажки и шарики и организуете какую-нибудь «оранжевую» революцию.
Так оказывается, что в мире гламура живут не только блондинки с метросексуалами, но и бизнесмены с политиками, да и интеллектуалы все чаще следуют его логике. Она кажется легкомысленной, но именно такая рационально используемая глупость приносит успех.
Меня заинтриговало, что значит «блондинистое» в переводе для интеллектуалов…
Блондинистое — это квинтэссенция, «пятый элемент» гламура. Формула блондинистого звучит так: управляемая внешность, управляющая сознанием. Люди создают себе такую внешность, которая организует их восприятие мира и самих себя и то, как их воспринимают другие.
Такое впечатление, что в описываемом вами гламурном обществе власть разума, на которую уповал модерн, сменилась властью воображения, бессознательного, каких-то примитивных фантазий…
Можно и иначе на это взглянуть. Мы слишком примитивно рассматривали разум, отделяя эмоции и воображение от мышления. Я думаю, что нынешняя сверхновая рациональность — это тоже разум, просто другой по сравнению с тем разумом XVIII века, на котором долго базировалась западная цивилизация. Открыть в глупом разумность мне представляется важным — ведь пока одни что-то считают глупостью, другие преуспевают.
Те, кто ориентируется на прежние представления о рациональности, считают, что сейчас смутное время и вскоре все станет на свои места, как было раньше.
Насколько соответствует общество гламура привычным характеристикам современного общества как «информационного», «постиндустриального»?
Я много лет пытаюсь убедить научное сообщество в том, что понятие «информационное общество» — это утопия. Это замена идеи социализма — чего-то светлого, чистого, в отличие от лязгающего и дымного индустриального общества. Эта утопия построена по той же схеме, что и идеальный полис Платона — общество, в котором правят интеллектуалы. К этим разговорам люди привыкли, так же как в советское время они привыкли к разговорам о социализме, а американцы привыкли к разговорам о свободе и открытом обществе. Но реальность глэм-капитализма демонстрирует несостоятельность этой идеологии: не информация, а яркие образы приносят успех — и в бизнесе, и в политике, и в науке. Информационный шум оказывается функциональней и полезней информации, а «глупые» блондинки — лучше понимающими ситуацию, чем интеллектуалы.
Технологическая платформа глэм-капитализма — это мобильные телефоны и устройства. Компьютеров в год продается миллионы, а мобильных устройств на порядок больше — миллиард. По сравнению с персональными компьютерами здесь все примитивнее, но люди готовы жертвовать информацией во имя мобильности. А для того чтобы на маленьком экране что-то заметить, нужно это сделать примитивным и ярким.
Итак, глэм-экономика производит прежде всего образы. А другая главная составляющая капитализма — капитал, — насколько он огламурился и приобрел новую форму?
Да, гламур можно капитализировать, ведь «большая пятерка» приносит финансовый успех, конвертируется в деньги, статус и власть. И все же капитализм остался капитализмом, хоть и приобрел новые черты. Я марксист — надеюсь, это прозвучит неким вызовом. Маркс открыл нам глаза на то, что мы живем в условиях капитализма. Но эта формация не отмирает, капитализм — это надолго. И то, что Маркс принял за революцию, уничтожающую его, — это просто способ его существования.
Капитализм — не просто формация, а постоянная трансформация. Сейчас мы живем в условиях глэм-капитализма и глэм-демократии, уже трансформирующихся в нечто новое, что я называю альтер-капитализмом и альтер-демократией. Но пока у меня нет четких определений, что же это будет. Вместо прогноза я бы дал рецепт: делайте деньги на том, что уже изобрели маргиналы — пираты и хакеры, экстремисты и антиглобалисты. Они разрабатывают модели успеха в обществе будущего.
Раз есть глэм-капитализм, значит, должны быть и гламурные капиталисты…
Они не похожи на капиталистов, описанных классиками, — ни на проклятых эксплуататоров Маркса, ни на рациональных добропорядочных буржуа Вебера.
Прежде всего для них характерна проектная логика жизни: они постоянно вкладываются в новые проекты — будь то бизнес, семья или образование — в расчете на максимально быструю отдачу. Короткие периоды интенсивной деятельности сменяются такими же краткими периодами интенсивного расслабления, гиперпотребления. Это выглядит нерационально: они не расходуют силы регулярно и планомерно, они не экономят деньги. Они вбрасывают все в дело, а потом это дело бросают.
Прежняя логика капитализма предполагала, что нужно бросать убыточный бизнес, а согласно глэм-логике нужно бросать, продавать бизнес на пике капитализации компании, чтобы перейти к новому проекту и предоставить другим подбирать остатки. Глэм-капиталисты не могут существовать сами по себе, они существуют, прыгая с плеча на плечо неповоротливых рыночных гигантов…
Еще есть глэм-профессионалы — многочисленные креативные директора, менеджеры, дизайнеры, стилисты чего угодно — от аксессуаров до политических проектов. Это те, кто умеет создавать горячие бренды и тренды.
Похоже, в политике все более важную роль играет создание таких химер — все эти имитации демократии, создание национальных мифов…
Можно и так сказать, но я бы предпочел без эмоционального негатива. Получив право голоса, большинство населения не хочет или не умеет свой голос использовать — им непонятны политические дебаты, их трудно заманить на выборы…
Использование простых, ярких, всем понятных образов становится единственной рациональной стратегией, чтобы, как говорят, «мобилизовать электорат». Это не просто манипуляция злонамеренных политиков — яркая картинка вроде Путина в кабине истребителя становится политической повесткой, потому что иначе до избирателя не докричаться. Такая глэм-демократия — логичный результат развития демократии.
А как с гламурной точки зрения трактовать нынешний экономический кризис?
Каждые 10 лет случается кризис. И это продолжается уже 200 лет, хотя всегда почему-то становится сюрпризом для экономистов и политиков. Циклические кризисы перепроизводства — это норма для капитализма. Сейчас главной проблемой стало перепроизводство недвижимости и ипотечных кредитов. Когда выяснилось, что спрос на них намного меньше, чем предложение, в которое вложены огромные инвестиции, началась паника, люди попытались вывести свои инвестиции с этого рынка. Эта паника вызвала реакцию в банковской, а затем и в производственной сфере.
Но все восстановится, и люди забудут о кризисе, так же как они забыли о кризисе виртуальной экономики 2000 года, когда произошел обвал «доткомов» — компаний, зарабатывающих деньги на интернете. Схема такая: переоценка спроса — перегретый рынок — спад. В результате гламурная составляющая стоимости немного падает, но, как только паника пройдет, она вновь начнет набухать.
А как насчет перепроизводства образов — ведь ресурсы нашего внимания тоже небезграничны, и гламурные обложки сегодня вовсе не кажутся такими уж привлекательными…
Вы абсолютно правы, это один из важных аспектов логики капитализма. Гламур приносил успех, пока это была технология, применяемая немногими в условиях, когда все остальные действуют иначе. Основная часть специалистов по маркетингу занималась позиционированием на рынке, искала свой сегмент, а в результате выиграли те, кто это позиционирование игнорировал и действовал грубо и примитивно. Но теперь, когда так поступают все, нужно снова действовать иначе, чтобы опередить конкурентов. Нужны новые технологии успеха, которые разрабатываются в русле альтер-социальных движений, и нас ожидает следующий сдвиг. Капитализм — это перманентная трансформация, за ним приходится поспевать.
Продвинутая молодежь поговаривает, что мода на гламур сменяется модой на интеллектуализм…
Гламур сейчас на пике, и именно поэтому от него начинают отказываться те, кто придерживается логики глэм-капитализма. Напяливать на себя одежды интеллектуализма — это тоже тренд. И это вовсе не значит, что гламур отошел. Наоборот, это показывает, что он на пике. Одеваются в черное просто потому, что сейчас розовое — это черное. Ведь розовое — это не цвет одежды, а принцип.
Гламурный мир глобализирован или есть, например, у российского гламура какая-то своя яркая специфика?
Российский гламур отличается от западного разве что возрастом — мы тянемся за трендами, возникающими у них, а логика та же самая. Этот феномен глобален, но ведь глобализация не охватывает всю планету. Глобальные потоки и сети связывают крупные мегаполисы, метрополии, в которых и живут метросексуалы и блондинки. В этом смысле глэм-капитализм в Москве и Петербурге такой же, как в Нью-Йорке и Токио. Но ведь есть огромные территории, которые от всего этого отчуждены.
Социальные науки тоже гламуризировались?
Менеджмент, маркетинг, паблик рилейшнз — это глэм-наука, которая вытесняет традиционные социальные науки. Эти формы знаний строятся по тем же простым рецептам «большой пятерки» и «горячей десятки». Нужно опережать глэмеров от науки, и тогда социология станет актуальной. Актуальность — это вообще нынешнее определение стоимости, в том числе стоимости знаний. Нам нужна социология интенсивного настоящего.
Возникло и глэм-образование, задача которого — обучать ярко, легко и при этом эффективно, в отличие от классического университета, где все еще пытаются готовить «мандаринов» — надменных знатоков классических текстов, которые умеют сдавать любые экзамены, но не очень хотят жить реальной жизнью. 
